…Он родился в первый день дождей. Дождь считался плохой приметой, плохой кармой: с ним разливались реки, гибли урожаи и приходили Снабженцы. Дождь был спутником страха и смерти.
Мать рассказывала, что в год его рождения дождь был особенно сильным, вместе с ним пришел голод, а затем многих из деревни увели в Красный город, и больше никто их никогда не видел.
– Истер, бойся туч и кораблей, если они придут – беги, – каждый вечер повторяла ему мать вместо молитв, что возносили односельчане солнцу и ветру. Они с мамой не молились.
– Молись, парень, пока у тебя есть время!
Он вздрогнул и медленно поднял подбородок, посмотрев через решетку своей вонючей, влажной темницы на грязного лохматого человека, прикованного к стене в недрах противоположного каземата. От вони, которая стояла в этих бесконечных подземельях, пропитанных страхом, испражнениями и страданием, у Истера болела голова, перед глазами прыгали пятна, и не было конца этому ужасу. Даже крысы и ожидание конца не были такими мучительными, как запахи последнего пристанища.
Пленник встретил взгляд парня и сильнее вжался в стену, звякнули его цепи, и звук буквально взорвался в больной голове Истера. Парень сдержал стон и снова уткнулся лицом в колени, от которых тоже воняло, – грязью, кровью и тухлой водой, но все-таки к этому запаху он уже успел привыкнуть за недели, потраченные на то, чтобы добраться до Красного города.
– Ты кто, детеныш? – почти с благоговейным ужасом, шепотом, спросил пленник, видимо, когда оправился от первого испуга и понял, что парнишка, как и он, закован и заперт в клетке.
Истер промолчал, даже не поднял головы, слушая то, что творилось в этом средоточии последних людских страданий. Истер знал, что будет потом, когда за ними придут: их отведут в бани и намоют, их оденут в чистые одежды и причешут, приведут в чистый зал – и там они все умрут. Всех их ждал один конец – Трапезная, в которой они станут самым обычным блюдом. Уже потом, когда им будет все равно, их тела кинут волкодавам и львам, все такие же чистые и аккуратные. Истер это знал лучше, чем многие из тех, кто страдал в темницах вместе с ним.
Он слушал казематы и коридоры, пытаясь отвлечься от головной боли, разрывавшей ему затылок. Совсем недалеко, в паре камер вправо, плакала девушка. Странно, что она оказалась среди приговоренных: обычно девушек берегли, пока они не становились ненужными, вот как две женщины, шептавшиеся слева, иногда всхлипывающие при воспоминаниях о своих детях. В основном тут были мужчины: кто-то плакал, как ребенок, постанывая; старик в самом конце коридора молился уже почти час, словно это сможет облегчить его участь; молодой парень спал, вздыхая во сне, смирившийся и, кажется, уже ничего не боящийся.
Где-то вдалеке по каменным ступеням простучали сапоги, отворилась дверь, принеся с собой небольшой глоток свежего воздуха и запах дождя. Опять дождь, плохая примета, как и звук шагов по коридору, который привел в движение всех узников. Девушка вскрикнула, старик начал молиться громче, женщины зарыдали.
– Заткни их, – голос был холодным, спокойным, словно удар топора по металлу. – Сколько раз говорил: еда не должна быть испуганной, у нее портится вкус.
– Простите, мы не ждали вас этим утром, – кто-то подобострастно залепетал, забегал, и крики девушки смолкли. Шаги пяти визитеров приблизились, замерли возле камеры плачущей.
– Почему она тут? Бесплодна? – резкий властный окрик.
– Нет, Правитель Байрок, нет, она плодовита! Она убила своего младенца, когда за ним пришли Длани. Сильного здорового мальчика пяти месяцев, готового присоединиться к Правящим, – залепетал слуга, и Истера передернуло. Он знал, кто такой Байрок, это имя знали все жители этого жестокого мира, и все знали, что увидеть Байрока мог лишь тот, кому оставалось жить совсем немного.
– На обед страже, – скучающе приказал Байрок, продолжая движение. – Или ты бы хотел ее кому-то подарить, мой Принц?
– Нет, отец, – голос такой же спокойный, ледяной, равнодушный, только юношеский. – Она слишком стара для моих друзей.
– Конечно.
Истер слушал, как группа визитеров идет по коридорам, готовый защищаться, если понадобится. Он был готов на все: теперь, когда он выполнил свою миссию, он не боялся умереть.
– А это что? – визитеры остановились напротив клетки, в которой почти сутки томился Истер.
– Он убил Правящего, – почти шепотом проговорил стражник. – Его схватили вчера во владениях Орака: мальчишка буквально разорвал на части сына Ораков.
– Почему вы не кинули это ко львам?! – вознегодовал Байрок, и Истер чувствовал, как прожигают его взгляды Правящих, полные не только гнева, но и страха. – Вы знаете закон!
– Да, Правитель, но мы хотели сначала, чтобы вы посмотрели на него. Это необычный человеческий детеныш.
– Говори, – приказал Байрок.
– В нем течет кровь Правящего, – опять шепотом произнес стражник, и в ответ на его слова пронесся гул голосов.
– Что?! Как это может быть?!
– Мы не знаем, он не сказал ни слова с тех пор, как его схватили. Мы пытались узнать у него правду, но он словно не чувствует боли. Ни звука не издал, – извинялся за свое бессилие Страж.
– Посмотри на меня, детеныш! – холодно приказал Байрок, и Истер поднял голову, встречаясь взглядом с глазами Правителя Красного города, властителя Правящих. Байрок был похож на человека, если не считать неестественной для его возраста молодости и светящегося взгляда алчных глаз. – Кто ты? Как получилось, что в тебе есть кровь великого народа?